Олег Андрос

«И я всегда буду смотреть на тебя из-за стекла, смотреть с лёгкой укоризной, не давая отвести взгляд, не давая собраться с мыслями... Притягивая всю твою душу к оконному стеклу, за которым ничего нет, кроме бесплотного духа...
И тогда ты будешь плакать и беситься оттого, что не можешь отвести свой взор от этого укоризненного взгляда...
За стеклом нет ничего, лишь дух мой, spirit... А я всегда буду жить".

Она ехала тогда в наполненном людьми троллейбусе, и взгляд её скользил по мелькавшим за стеклом улицам, по людям, ничего для неё не значащим, по окошку в двери напротив. В нём отражались лишь люди вокруг, да виднелись стоявшие за стеклом. И вдруг она поняла, что это значит.
Она не видела отражения своего лица. Из мути оконного стекла проявилось Его лицо – и она задрожала в панике.
Ей вспомнились былые, будто сказанные сотни лет назад слова... Слова из некоего диалога, произошедшего, по меркам окружающего общества, совсем-совсем недавно... И слова эти обрели жизнь опять.
«Я буду смотреть на тебя с мягкой укоризной, а за стеклом не будет ничего, кроме бесплотного духа…»
Она вскрикнула, забилась в истерике, а голос и взгляд из ниоткуда всё не отпускал её… Хотя голос был плодом её собственного воображения.
«Ты предала меня на одну ночь, и теперь ты будешь платить мне всю жизнь. Ты будешь чувствовать мое мщение…»
Люди стали оглядываться на неё, вздрагивающую, пытающуюся слезть с сиденья, но всё так же смотрящую в Глаза Ужаса…
И снова – былые слова, слова, неосторожно сказанные, всплывали в ее памяти, не давали думать, глушили всякий голос разума… Они стали убийственны для кого-то, эти слова.
«Нет, ты не сможешь на меня никак повлиять. Слишком ты отвратителен».
Она заорала на весь троллейбус, пугая людей; заплакал ребёнок, ехавший в ту пору вместе с матерью.
Эти слова… Они не дают ей жить.
«А если я умру? Что тогда?..»
«Ты не сможешь покончить жизнь самоубийством».
Люди потребовали успокоить несчастную, с ужасом смотревшую всё на тоже лицо в стекле напротив. Он слегка улыбался. С добродушным таким сочувствием. А затем вдруг лицо его оскалилось гневом.
«Ты умрёшь, а я не умру никогда. Я буду вечно в твоих глазах. До и после смерти».

И ярко, как никогда она увидела в тот час себя – себя, именно ее, ту самую женщину, которая в один прекрасный день предала доверчивого парня...
Он практически видела... Знала... Что вот-вот – и поднимется ее рука, и опустится на стекло со страшным образом... И оно рассыплется на осколки, и ее пальцы покроются алым – от ее собственной крови...

На полу троллейбуса лежала женщина. Она была почти без памяти.
Она гладила свою искалеченную руку, глядела на немых от ужаса людей вокруг и, бережно держа её на весу, приговаривала:
«Я вечно тебя буду помнить… Мой дорогой… Но я тебя никогда не…»
Кровь стекала по её руке, стекло со звоном ссыпалось по ступенькам, а она никак не могла договорить своё последнее слово.
И когда она его сказала, было уже поздно.
«…Не прощу!!!»

Образ этот обрел яркость, и цвет, и форму, несравнимые с реальностью, в сознании женщины.
...Но она этого не сделала.
Она не смогла оторвать взор от Его взгляда. Она не могла протянуть руку и выбить стекло с отражением – она уже впала в то состояние, когда силы покидали её…
И безмолвный диалог продолжался.
Он ничего не говорил. Он лишь менял выражения глаз, и ей становилось понятно, что он хотел сказать. Каждое новое выражение вызывало в ней ужас, новую волну ужаса, и через несколько секунд она уже не контролировала себя. Она вцепилась в сиденье в отчаянной попытке встать, но взгляд Его приказывал: «Сиди!» И мука продолжалась…
Хотя для человека с чистой совестью это вовсе не было бы мукой. Но часто ли видят призраков такие люди?

Её, плачущую навзрыд, с искажённым лицом, вывели из троллейбуса через три минуты. Просто остановка троллейбуса очередная случилась. И то – она смогла встать с места только потому, что лицо Его вдруг исчезло. Оставив след в памяти. Оставив мрачные воспоминания.
«Ты предала меня! Так вот тебе моё мщение.
Помни меня вечно».

И образ того парня, выбравшего себе смерть прежде жизни, не отпускал ее. Он то проявлялся в стекле окон, то сплетался из крапинок дождя, то зрел на нее отраженным светом из оставшейся после дождя лужицы... Ничто не могло заглушить этот образ. Он действительно жил вне ее. Это был именно призрак.
И укоризна никогда не уходила с Его лица. Сводя женщину с ума. Заставляя ее страдать по ночам, когда муки совести начинались пуще прежнего. "Я убила его своими словами. Я предала его. Кто же я после этого?!!"
Ответа не было. Было лишь лицо во тьме, смотрящее с мягким укором ей и всему миру.
Мир отвечал Ему взаимностью. Они давно уже вынесли друг другу взаимный приговор.
Тому, кто единственным ответом считал мщение, мир вокруг мог ответить лишь взаимностью...

Коллеги не узнавали женщину на работе. Это была тень ее прежней.
И ничто не могло отвратить этого взгляда, этой совести, которая мучила ее, и никто не мог дать гарантии, что ее страдания можно будет когда-нибудь ослабить. Никто. Потому что доверится она никому не могла.
Она уже доверялась во всем однажды в жизни одному человеку.
А человек не смог ее простить.
Даже в таком, бесплотном виде.
Даже будучи мертвым.

Река неторопливо текла меж своих берегов. Тихо и неспешно. Женщина пришла на ее берег, дабы хоть как-то успокоить изможденную страхом и собственной совестью душу...
И когда призрак привычно появился посреди речных неспешно катящихся волн, она этому не удивилась.
Только вот он улыбался.
Она испуганно и удивленно посмотрела на волны. Пригляделась.
Не было сомнений. Он улыбался.
И будто хотел что-то сказать.
Радость озаряла его призрачное лицо. Не укор. Не мука. Радость... Обычная радость...
И когда женщина робко попыталась улыбнуться в ответ, призрак протянул ей руку...
Он будто хотел что-то сказать – но барьер воды все так же разделял их.
Женщина тянулась к воде, смотрела в улыбающееся лицо когда-то любимого парня – и шептала: "Прости меня... Прости!.."
Она хотела добавить лишь – "Я не хотела..."
Но было поздно.
Волны поглотили образ любимого. Скрыли и больше не показывали.
Чайки кричали высоко над ней, пролетая в ярко-синем небе, а она стояла и будто чего-то ждала.
Прощения, наверное?
Никто ничего ей сказать об этом не мог.
На душе у нее почему-то становилось легче.

Тихо что-то напевая, она повернулась и зашагала по набережной.
Наверное, искать какого-нибудь еще избранника жизни.
Какой-нибудь еще объект для прекрасной, как все самые прекрасные девушки на свете, любви...
Любви, которой не будут больше мешать никакие муки совести.

Конец