Это коротенькая история о человеке, который в книгах о Гарри Поттере запомнился мне всего по двум сценам: одна — в первой, другая — в пятой книге, — о Петунии Дурсли. И о Минерве МакГонагалл. Вторым эпиграфом к "Бабушке Розе" могла бы быть песня В. Долиной "Серая Шейка" — для тех, кто слышал. Кажется, все остальное я сказала в рассказе.
Бабушка Роза
Нехватка тепла
Так же остра, как обломки иллюзий.
В. Савенков
День не ладился с самого утра. Пришло еще одно письмо с претензиями из Смелтингса, прилетела очередная стая сов к Гарри, соседи, затеявшие побелку, забрызгали известью все мои клумбы. А Вернон все утро демонстрировал два совершенно одинаковых сверла и невероятно нудно жужжал про то, чем именно они разительно отличаются друг от друга.
Так что после завтрака я отправилась за покупками в самый дальний магазин, какой только пришел мне в голову. Не то чтобы мне действительно позарез было что-то нужно, просто хотелось уйти подальше и не возвращаться подольше. Ах, да — и не видеть ни одной знакомой физиономии. Но буквально через две минуты я встретила эту даму. Конечно, она довольно сильно изменилась, но я ее узнала — видела как-то раз на вокзале, еще тогда. И она меня тоже узнала:
— Здравствуйте, Петуния! Как ваши дела? Вы меня помните? Я вела трансфигурацию у Лили.
Только ее мне сегодня и не хватало для полного счастья.
— Доброе утро, профессор…
— МакГонагалл. Вы в какую сторону? — похоже, она собралась навязаться мне в попутчицы.
— В магазин. За крупой. И электролампочками, — я-то знаю, чего не переваривают эти чертовы ведьмы. Но она перешла от светской беседы к делу:
— Петуния, может, поговорим?
— Не о чем нам разговаривать… профессор. Идите своей дорогой и не беспокойтесь: с вашим бесценным Гарри ничего не случится.
— Здесь совсем рядом есть кафе. Вы угостите меня чашкой чая? — она словно бы и не услышала мои слова.
— Я предпочитаю кофе.
Конечно, кофе. Нельзя же назвать чаем то, что они тут подают!
Я мысленно ругнулась и поплелась за этой МакГонагалл. Какого черта они вечно преследуют меня?! Уроды ненормальные! Ненавижу! Всех!.. Почти всех.
Эта профессор посмотрела на меня, как кошка на приличных размеров борзую: настороженно, вызывающе и всезнающе одновременно. Я тоже не осталась в долгу. Но она почему-то резко подобрела:
— Как вы, Петуния?
— Плохо, — какая гадость этот кофе!
И как Вернон его пьет? То еще кафе. Скатерти гладили месяц назад, если вообще хоть раз стирали.
— Я знаю, — она решительно отодвинула кофе, жестом подозвала официантку и попросила у той заварку, кипяток, пустой чайник и еще пару чашек.
…Чай. Такой же, как у бабушки Розы. Конечно, на самом деле она приходилась мне двоюродной прабабкой. Но я звала ее «бабушка Роза». У нее был самый вкусный на свете чай, самая уютная гостиная, самые красивые цветы и самые удивительные книги… Лили младше на три года, она не помнила бабушку Розу. — Я была готова расплакаться.
Я не могу ничего с собой поделать, не могу сопротивляться, когда меня поят таким чаем. Он действует, как на кота — валерьянка. И откуда она знает?
— Петуния, девочка…
Что на меня нашло? Вероятно, я просто хотела выговориться. Эта МакГонагалл — не худший вариант из возможных. А скорее всего — виноват ее чай.

— У меня была бабушка, бабушка Роза. Она заваривала такой чай. Я ее любила. Очень. И она меня тоже, — я шмыгнула носом и окончательно разревелась. — Меня никто больше не любил. Родителям вечно было некогда: то работа, то еще какие-то дела, потом родилась Лили… Вы вообще знаете, каково это, когда тебя любит всего один человек, а больше ты никого не интересуешь? Когда, кроме этого человека, тебя никто и никогда не хвалит? Или когда тебя больше никто не жалеет?
Бабушка Роза умерла, когда мне было семь лет. Я хотела быть похожей на нее, я все старалась делать как она. Только ничего не получалось. Бабушка никогда не ругалась, она все равно меня любила…
А у меня даже глаза серые; зеленые, как у бабушки, Лили достались. Не только глаза, все досталось одной Лили. Она бабушку Розу даже не помнила! Конечно, у нее все получалось, она колдовать лет в семь начала. Родители и так носились с ней как с писаной торбой, а тут и вовсе с ума посходили: «Лили то, Лили се!». Когда пришло письмо из Хогвартса, чуть не прыгали от радости! Про меня никто и не вспомнил. Никто даже не спросил, как я себя чувствую и какое у меня настроение! Еще хуже стало. Родители только и твердили все время: «Петуния, позаботься о Лили! Петуния, присмотри за Лили! Петуния, не обижай Лили! Петуния, будь умницей, ты же старше Лили!» — как будто на этой Лили свет клином сошелся! А когда она в Хогвартс пошла, совсем что-либо видеть перестали: «Петуния, почему в комнате беспорядок? Ты что, убрать не могла?! И что за пятна на вашей с Лили одежде? Как тебе не стыдно!» — за версту ведь видно, что такой беспорядок можно устроить, только позволив убежать зелью! А на одежде еще даже ингредиенты поприлипали. И почему это я должна убирать? «Лили занимается, ей нельзя мешать! Ты учишься — сравнила! В обычную школу мы все ходили, а у Лили школа особенная!».
Я-то знала, как волшебников определяют, мне бабушка рассказывала. Я до четырнадцати лет ждала, когда со мной что-нибудь необычное случится. А когда уже Лили письмо пришло, наконец поняла: ничего не случится, я — такой же маггл, как и все в нашей семье. А бабушкина сила передалась одной Лили, моей дорогой сестричке, которая даже не помнила, как бабушка выглядит!
Про нас с Лили еще все знакомые говорили, что мы так похожи, что можно перепутать. Как же! Я-то знала, в чем разница. Я тогда волосы и перекрасила, на самом деле они у меня рыжие, но я не хочу, чтобы меня с этой проклятой Лили сравнивали!
И еще у нее вечно что-то во что-то превращалось — это вы ее научили? Эти мерзкие крысы, ненавижу крыс, ненавижу! Они вечно бегали по дому, но я ничего не могла с ними поделать. Я ведь знала, что это за крысы: самое дорогое, что у меня было, — чашки из бабушкиного сервиза. Больше мне от бабушки Розы ничего не осталось: книги отдали Лили, гостиная без нее опустела и умерла, а цветы — цветы цвели, но почему-то уже никому не казались красивыми. А от чашек еще тепло шло, наверное, поэтому они так легко превращались в живых существ. Но как Лили могла делать из них крыс?! Я каждый раз ловила этих мерзких животных и умоляла ее вернуть все, как было, не трогать больше. Она смеялась, она не понимала, она ведь не помнила чай бабушки Розы. Впрочем, вскоре она стала заваривать почти такой же. У меня никогда не получался. Понятно, почему: когда завариваешь, нужно колдовать — совсем немножко, неосознанно, даже нечаянно. Но я-то вовсе не могу!
Потом появился этот тип — Поттер. Чувствовала я, что что-то здесь не так, но кто слушал? Бабушка Роза слушала бы… Я вам вот что скажу: он всегда такой был — раздерганный, безалаберный, все норовил что-нибудь хулиганское провернуть. Я Лили говорила: не дело это, но она же себя самой умной считала, да и родители на ее стороне были. А чем все кончилось? Влез в какую-то передрягу, связался непонятно с кем, подставил под удар всю семью, даже маленького ребенка! Разве так ведет себя нормальный мужчина? Дружбу водил со всякими сомнительными личностями — вот она-то его и довела, эта дружба! А Лили… сама виновата, я ей говорила!
Ну, мы с Верноном к тому времени тоже поженились. Я так решила: раз я — магглянка, так и буду жить без всех этих заморочек. Вернон — он никогда ни во что диковинное не верил, я с ним уехала — и баста! Никакого колдовства, никаких чудес и никаких Которых-Нельзя-Называть! Хватит! Ну, потом Дадли родился, все налаживаться стало… Я сразу Вернону сказала: ни слова о Поттерах, они ненормальные, и добра от них не жди! Ну да — именно так и вышло! Они погибают, а ребенок сваливается мне на голову! И еще письмо про какие-то пророчества и предназначения. Что, мало, что Лили из-за этого своего Поттера умерла? Что, и ребенка туда же тянуть надо?
Будь моя воля, никогда бы Гарри не сказала, что он колдун. У меня на то знаете сколько причин? Вам бы только в битвы играть, а тут люди живые… Я, как Гарри в нашем доме появился, сразу решила: у моего Дадлика детство не будет такое убогое, как у меня. Нечего ему свою ущербность, как мне, всю жизнь чувствовать! Да и Гарри — а если бы он, как я: ждал-ждал, когда способности проявятся, — и не дождался? А если бы Дадли ему завидовать начал и мучаться от этого? А так, не колдует — и не хочет!
А Гарри? Ну, забрали вы его, и что? Сколько раз с тех пор его могли убить? А что вы скажете о дементорах и всякой прочей нечисти, которая теперь вокруг дома кружит? Парень стал на тень похож! Кому от этого лучше?
Я поняла, что он колдун, раньше всех ваших министерств. Когда попросила его первый раз заварить чай… Вы ведь и это у меня забрать хотите, да? Две последние чашки из бабушкиного сервиза разбили ваши сумасшедшие совы, забросавшие дом приглашениями в Хогвартс. Я только и успела, что осколки собрать. И храню…

— Все? — этого вопроса я меньше всего ожидала от профессорши, до того абсолютно безмолвно слушавшей меня. — Осколки сохранились все?
— Ну… да, — и я разом вспомнила про магазин, клумбы, сверла, Смелтингс и все остальное. — Всего, профессор…
Я ушла, не оглядываясь на задумавшуюся пожилую женщину, в одежде которой чувствовалась какая-то неуловимая неправильность, и, проходя мимо стойки, бросила деньги на прилавок — что я, не знаю, что они и расплатиться нормально не в состоянии? Лили, как возвращалась из школы, с трудом находила, где свет включается, — все за палочку хваталась…
Я дошла до магазина, купила совершенно не нужные мне крупу и пару лампочек, вернулась домой. Вторая половина дня был расплывчата и смазана, как подмокшее письмо, написанное чернилами. Фиолетовыми, разумеется. Нормальные люди никогда не пишут зелеными чернилами. Почти никогда.

Через пару дней ко мне подошел растерянный Гарри. В руках он неловко сжимал какое-то письмо — конечно же, пергамент и зеленые буквы!
— Тетя Петуния, а где у вас осколки чашек?
— Зачем тебе?
— Ну… я посмотрю… я не знал… — он окончательно смутился и только глядел на меня удивленно-просящими зелеными глазами.
— Держи, — я сжалилась и протянула ему коробку из-под печенья. — И не дай тебе бог что-нибудь вытворить!
Он ушел, все такой же растерянный, задумчивый и смущенный, держа коробку с осколками в обеих руках. То самое письмо осталось лежать на столе:

Гарри!
Я знаю, что у Вас все обстоит благополучно, поскольку недавно виделась с миссис Фигг. Рада за Вас.
Я хотела бы, что бы Вы восстановили разбитые в год Вашего поступления в Хогвартс чашки Вашей тети и наложили на них неразбиваемое заклятие. Осколки спросите у тети. Разрешение на использование соответствующих заклинаний вне территории школы я прилагаю.
Искренне Ваша, профессор М. МакГонагалл.
P.S. Перед использованием заклинаний обязательно повторите теорию: стр. 266—274 «Стандартной книги заклинаний».

Уже не столько растерянный, сколько перепуганный, племянник вернулся через полчаса, поставил на кухонный стол совершенно целые чашки и зачем-то протянул мне пустую коробку. Я так и сидела с письмом в руке.
— Тетя?..
— Спасибо. Я не знала, что так хорошо получится, — смысла отворачиваться и прятать лицо не было, он бы все равно услышал слезы в моем голосе. — А превратить чашку в кого-нибудь ты можешь?
— Ну, могу. Только у меня на это разрешения нет. А вам зачем?
— Да нет, незачем, конечно. Заваришь чай? Скажи, а какие у тебя оценки по трансфигурации?

Остаток лета пролетел незаметно и не был отмечен ничем особенным. Дадли вернулся в Смелтингс, Гарри — в Хогвартс. У меня день рождения в сентябре. Дом всегда стоит пустой, Вернон на работе, дети — в школе. С утра Вернон клюет меня в щеку и протягивает открытку. Вот и все. Каждый год.
В этом году вскоре после того, как Вернон уехал в контору, в кухонное окно постучали. Я открыла дверь, но на пороге никого не было. Оглядевшись, я увидела большую амбарную сову, важно восседавшую на наружном подоконнике. Выглядела она устало, вероятно, из-за довольно большого свертка, привязанного к ее лапе. Я подумала, что это какая-то запоздалая посылка для Гарри, и пустила сову в дом. Что делать с посылкой, было непонятно: Гарри я увижу только летом, обычная почта в Хогвартс не дойдет… А как объяснить сове, куда ей теперь лететь, я не знаю.
Сова клюнула меня за палец, и я решила все-таки отвязать сверток.
«Миссис Петунии Дурсли-Эванс», — сообщала зеленая надпись на оберточной бумаге.
Я осторожно развернула посылку и замерла: внутри лежал заварочный чайник. Почти такой же, как был в бабушкином сервизе. Он немного отличался от чашек, словно его делали, не видя остальную посуду, а только зная о ней по чьему-то описанию.
Сунув сове плошку с водой, я машинально насыпала в чайник заварку и налила кипяток — все равно ведь собиралась пить чай. Оставался вопрос — кто?
Он разрешился с первым глотком чая. Ну и пусть, Вернон никогда не заметит разницы, он вообще любит кофе! В конце концов, может у меня в доме быть пара заколдованных вещей? Кому мешает?
Так, эта сова — она ведь вернется обратно, к тому, кто ее послал, правильно? Интересно, они там не считают невежливым писать письма синей шариковой ручкой? Хотя… Ничего другого-то нет.
Как там, бишь, эту профессоршу звали?